Защита от насекомых щв

Психологическая значимость библейских историй Лекция 1: Введение в идею Бога Психологическая значимость библейских историй Доктор Джордан Питерсон Лекция 1 Большое спасибо за то, что пришли. Это действительно поразительно для меня что вам нечем лучше заняться в вечер четверга. Нет, серьёзно, это так. Это очень необычно, что вас так много собралось, чтобы слушать серию лекций о психологической значимости библейских историй.

Это то, что я хотел сделать уже очень долго. Это всё равно меня удивляет, что есть готовая для этого аудитория. Итак, это отлично, посмотрим, как это пойдёт. Я начну с этого, потому что это правильный вопрос, и правильный вопрос: "Зачем делать это? " И я имею в виду не почему мне это нужно делать, у меня свои причины это делать.

Но вы можете подумать: "Зачем вообще беспокоиться об этой странной старой книге? " И. . . Это хороший вопрос, на самом деле.

Это противоречивый. . . документ, который собирали в течение тысячелетий, он пережил королевства, многие королевства, это интересно, что получается, что книга более долговременная, чем чем камень, чем замок, более долговечна, чем империя И это очень интересно, что что-то, в каком-то смысле столь мимолётное, может быть настолько долгоживущим.

Итак, вот она, такая вот загадка. Я подхожу ко всему этому, все эти библейские истории, как будто они тайны, фундаментально. Потому что они действительно тайны, мы многое о них не понимаем. Мы не понимаем, как они появились, мы не полностью понимаем, как они были собраны вместе, мы не понимаем, почему они имели такое невероятное влияние на цивилизацию, мы не понимаем, как люди могли в них верить, мы не понимаем, что это значит, что мы не верим в них сейчас или даже что это значило, если бы мы верили в них.

И более того, есть ещё одна проблема, которая не определённая для меня, но точно важна для меня: не важно насколько вы образованны, вы не образованны достаточно, чтобы обсуждать психологическую важность библейских историй. Но я постараюсь сделать всё, что в моих силах. Отчасти потому, что я хочу узнать о них больше, и одна из вещей, которые я понял, это то, что лучший способ узнавать что-то — это говорить об этом. И когда я читаю лекции, то я думаю. Я не пытаюсь рассказать вам что-то, что уже знаю наверняка, потому что есть много вещей, о которых я не знаю наверняка. Я пытаюсь понять всё это, и делаю это уже долго.

Вы знаете, а может и нет, что я поклонник Ницше. Ницше был решительным критиком, я бы сказал, догматичного христианства. Христианства, как оно было установлено институционально.

Хотя он очень парадоксальный мыслитель. Например, одна из вещей, которую сказал Ницше, была, что он не верил, что научная революция смогла бы случиться, если бы не христианство, а если точнее, католицизм, потому что он верил, что в течении тысячи лет европейский ум, так сказать, натренировал себя интерпретировать всё, что было известно, внутри одной последовательной структуры. Последовательной, если принимать изначальные аксиомы. Одной последовательной структуры.

Таким образом, Ницше верил, что католицизация феномена жизни и истории произвела такой ум, который был потом способен превосходить свои догматические устои, и затем концентрироваться на чём-то ещё, что в данном случае оказалось естественным миром. Таким образом, Ницше верил, что в каком-то смысле христианство умерло от своей же руки. Оно потратило очень много времени, пытаясь привить людям необходимость правды. Потерянность, испорченность и всё подобное всегда часть человеческого существования. И затем правда, дух правды, который был развит христианством, обратился против корней христианства.

И каждый проснулся и сказал, или подумал что-то вроде "Как получилось, что мы во всё это начали верить? " Этот как проснуться в один день и заметить, что вы на самом деле не знаете, зачем поставили рождественское дерево, но вы делали это долгое время, и так делают все. Есть причины, почему появились рождественские деревья, но как сказать, ритуал длится долго после того, как причины забываются. Итак.

. . Ницше, хотя он и был критиком христианства и также поборником его воспитательной способности, потому ещё одна вещь, в которую Ницше верил, заключалась в том, что невозможно быть свободным, в каком-то смысле, если вы не были рабом. И под этим он имел в виду, что нельзя перейти от детства к полностью самостоятельной взрослой индивидуальности. Вы проходите детство через состояние дисциплины, которую вы можете представить как сродни рабству самовозложенному рабству, это бы бы лучший вариант, где вам нужно дисциплинировать себя, чтобы стать чем-то конкретным перед тем, как вы могли бы снова достичь всеобщности, которую вы имели как ребёнок.

И он верил, что христианство играло эту роль для Западной цивилизации. Но в конце XIX века он заявил, что Бог умер. И вы часто слышите об этом, как о чём-то торжественном, но для Ницше это было не так, потому что он был слишком изящный мыслитель, чтобы быть таким простым. Ницше понимал, что. .

. это то, что я постараюсь объяснить точно. .

. есть очень много чего, что мы не знаем о структуре опыта, что мы не знаем о реальности. У нас есть выраженные представления о мире, и вы можете представить то, что вне этого, где те вещи, о которых мы абсолютно ничего не знаем, и есть буфер между ними — это вещи, о которых мы вроде знаем что-то. Мы не знаем их в выраженном образе. Вот пример: Иногда вы спорите с кем-нибудь близким, и они в плохом настроении, и они раздражительны, неблагоразумны, и вы продолжаете разговор дальше, и, может, внезапно они злятся, может плачут, и когда они плачут, они понимают, почему они разозлились, и вы здесь не при чём, хотя вы могли быть тем, кто катализировал ссору. Это интересный феномен, как мне кажется, потому что он значит, что люди могут знать вещи на одном уровне, будучи неспособными говорить то, что знают на другом.

Таким образом, в каком-то смысле мысли восходят из тела, и они делают это в настроениях, и в изображениях, и в действиях, и у нас есть самые разные способы, которыми мы понимаем перед тем, как мы понимаем в полностью выраженном виде, и у нас есть это выраженное пространство, которое мы можем обсуждать, и вне этого у нас есть что-то сродни сновидению, в которое мы встроены, это эмоциональное сновидение, в которое мы встроены это основано, как минимум отчасти, на наших действиях, я опишу это позднее. И потом вне всего этого то, о чём мы не знаем совсем ничего. И в этом сновидении, это то, где живут мистики и люди искусства. И они посредники между абсолютной неизвестностью и вещами, о которых мы знаем наверняка. Это значит, в каком-то смысле, что то, что мы знаем, основано на форме знаний, которую мы на самом деле не понимаем. И если эти две вещи не синхронизированы, можно сказать, что если наши выраженные знания не синхронизированы со сновидением, то мы становимся разобщёнными внутри.

Мы думаем вещи, которые не воспроизводим, и воспроизводим вещи, о которых не грезим, и это производит некую болезнь духа, и эта болезнь духа. . . Её лечение — это что-то вроде интегрированной системы веры и представлений.

И потом люди обращаются к таким вещам как идеологии, которые я считаю паразитами на лежащем в основе религиозном основании, в попытках организовать своё мышление, и это катастрофа. И это то, что Ницше предвидел. Он знал, что когда мы выбьем опоры из-под основы Западной цивилизации уничтожением этого представления, этого идеала Бога, так сказать, то мы бы дестабилизировались и двигались бы туда-сюда с жестокостью между нигилизмом и крайностями идеологий. Он был особенно обеспокоен радикальной левой идеологией, и предсказал в конце XIX века, что есть абсолютное проявление интеллектуальной силы ошеломляющей величины, предсказал, что в XX веке сотни миллионов людей погибнут из-за замены этих основных подобных снам структур рациональным, рациональным, но глубоко неправильным представлением мира. Мы колебались туда-сюда между левыми и правыми, в каком-то смысле, всё это время спустя, и с некоторым вкраплением нигилизма и отчаяния.

В каком-то смысле это ситуация современного западного человека, и всё больше и больше, человечества в целом. Я думаю, частично причина того, что ислам имеет отторжение к Западу в такой степени, и существует много причин, и не все из обоснованные уж точно, но одна из причин заключается в том, что они будучи всё ещё укоренены в сновидении, так сказать, они могу видеть, что потерянный вопрошающий разум Запада представляет огромную угрозу целостности их культуры. И это так. Я имею в виду, западные люди, мы, мы подкапываем себя постоянно с нашим ищущим интеллектом. И я не жалуюсь на это.

Нет ничего лёгкого, что можно сделать с этим, но но это всё равно что-то вроде плодотворной катастрофы. И это имеет реальный эффект на жизни людей, это не просто какая-то абстрактная вещь. Множество раз, когда я лечил людей с депрессией, например, или тревожностью, они имеют экзистенциальные проблемы, это не просто какое-то психиатрическое состояние, они не просто отбились от нормы из-за химических процессов мозга, хотя иногда такое тоже происходит. Дело в том, что они подавлены страданиями и сложностями своих жизней, и они не уверены, в чём обоснованность её продолжения. Они могут чувствовать ужасные негативные значения жизни, но но невероятно скептичны насчёт позитивных значений.

У меня был клиент, который был блестящим художником, и пока он не думал, всё было в порядке, потому что он занимался творчеством. И у него отлично получалось быть художником, у него была личность, которая была постоянно креативная и блестящая, хотя он слишком критиковал себя. Но как только он начинал думать о том, чем он занимался, то. .

. он пилил ветку, на которой сидел. Он начинал критиковать то, что он делал, даже выгодность этого, хотя это было очевидно выгодно. И потом ему становилось очень трудно даже мотивировать себя заниматься творчеством.

Он всегда казался мне хорошим примером последствия отчуждения своего рационального интеллекта в некотором смысле от своего бытия. Отчуждённый до такой степени, что он сомневается в полезности своего бытия. И это нехорошо.

И это реально нехорошо, потому что это выражает себя не только в индивидуальной психопатологии, но и в общественной психопатологии, и это та наклонность людей быть впутанными в идеологии, которые я считаю. . .

они как изувеченные религии, это правильный способ думать них, они как религия без руки и ноги, но которая всё ещё может волочиться, и она предоставляет некоторую защиту и групповую идентичность, но она искажённая, кривая и безумная, и это паразит на чём-то основном, что богато и правдиво. Так это выглядит для меня. Таким образом, я думаю, это очень важно, чтобы мы разрешили эту проблему. Я думаю, что нет ничего более важного, чем это, что нужно сделать. Я думал об этом долгое-долгое время, наверное, с ранних 80-ых, когда я начал рассматривать роль, которую системы веры играли в регуляции психологического и общественного здоровья.

Вы можете увидеть, что это так, по причине того, как расстраиваются люди, если вы подвергаете сомнению их системы верований. Мол, почему им это так важно, какая разница, являются ли все ваши идеологические аксиомы стопроцентно правильными. Люди невероятно расстраиваются, когда вы тыкаете их в аксиомы, так сказать. И это никак не очевидно почему. Но это как если есть фундаментальная правда, на которой они стоят, как если они на плоту в середине океана и вы начинаете вытягивать брёвна, и они боятся, что упадут и утонут. Утонут как?

От чего эти брёвна защищают их? И почему они так боятся выйти за пределы идеологической системы? Это не очевидные вещи. Я пытался разобраться в этом очень долгое время, я сделал несколько лекций об этом на YouTube, большинство из вас знает это. И некоторое, о чём я буду говорить в этой серии лекций, вы слышали, если вы слушали мои видео на YouTube. Но я пытаюсь подойти к этому с нескольких сторон, так что.

. . OK, идея Ницше была в том, что люди должны были создать свои ценности, по сути. Он понимал, что у нас есть тела, и мотивации, и эмоции. Он был романтическим мыслителем в некотором смысле, но далеко впереди своего времени, потому что он знал, что наша способность думать была не какой-то свободно витающей душой, но была встроена в нашу физиологию, ограниченная нашими эмоциями, формированная нашими мотивациями, нашим телом, он понимал это.

Но он всё равно верил, что единственный возможный выход из проблемы был бы для людей самим стать чем-то сродни Богу, создать свои ценности. Он говорил о человеке, который сможет создать свои ценности, как об уберменше, сверхчеловеке. И это была одна из частей ницшеанской философии, которую нацисты вырвали из контекста и использовали для подпитки своей "сверхчеловеческой" идеологии.

И мы знаем, что произошло с этим, не обернулось ничем хорошим уж точно. Я также потратил много времени за чтением Карла Юнга. Это было благодаря Юнгу, и также Жану Пиаже, который был психологом развития, я начал понимать, что наши выраженные системы мышления встроены во что-то вроде сновидения, и это сновидение наполняется сложным образом тем, как мы действуем. Мы воспроизводим вещи, которые не понимаем, постоянно, и если бы это было не так, мы бы не нуждались в психологии, или социологии, или антропологии, или всего вместе, потому что мы бы были абсолютно прозрачны друг для друга, и это очевидно не так. Мы гораздо сложнее, чем мы понимаем, и это значит, что то, как мы себя ведём, содержит в себе гораздо больше информации, чем мы знаем И часть того сновидения, которое окружает наши выраженные знания, была извлечена впоследствии нашего наблюдения за поведением друг друга и рассказыванием историй об этом в течение многих тысячелетий, извлечением паттернов поведения, характеризующих человечество, и пытаясь выразить их отчасти повторением, но также и через драму, мифологию, литературу, искусство и всё это, чтобы показать, что мы есть, чтобы могли понять, что мы есть.

И этот процесс понимания — это то, что раскрывается, как минимум отчасти, в библейских историях, и оно запинающееся, частичное, неуклюжее, противоречивое, и всё вместе, что является одной из причин сложности этой книги. Но я вижу в ней борьбу человечества в подъёме над своими животными предками, и осознании того, что значит быть человеком. И это очень сложно, потому что мы не знаем, кто мы, что мы, как мы появились и всего этого. Жизнь — это неразрывная цепь, начавшаяся 3,5 миллиарда лет назад. Это абсолютно невероятно. Каждый ваш предок успешно размножился в течении 3,5 млрд лет.

Это абсолютно невероятно. Мы поднялись из грязи, и вот они мы, сознательные, но не знающие. И мы пытаемся понять, кто мы.

Истории, которую мы рассказывали, или набору историй, которые мы рассказывали три тысячи лет, как мне кажется, есть что нам предложить. Когда я смотрю в истории в Библии, я делаю это в каком-то смысле с умом новичка. Эта книга — загадка. Как её сделали, почему её сделали, почему мы сохранили её, как она смогла мотивировать целую культуру две тысячи лет и трансформировать мир?

Мол, что происходит, как это случилось? Это никак не очевидно. И одна вещь, которая волнует меня насчёт обычных критиков религий, заключается в том, что они не воспринимают этот феномен всерьёз, а это серьёзный феномен. Как минимум потому, что у людей есть способность к религиозному опыту, и никто не знает почему. Я имею в виду, что его можно вызвать достоверно самыми разными способами.

Можно сделать это стимуляцией мозга, это точно можно сделать наркотиками, особенно психоделиками. Они производят указания божественного необычайно регулярно. Люди использовали наркотики для этого Бог знает как долго, 50 тысяч лет, может больше. Производили что-то вроде тесного союза с божественным. Мы ничего об этом не понимаем. Когда мы открыли психоделики в поздних 60-ых, это шокировало всех настолько, что их мгновенно запретили и забросили в плане исследований лет на 50.

И это неудивительно, кто бы мог ожидать такого. Никто. Итак, Юнг был студентом Ницше. И он был также, я бы сказал, очень проницательными критиком Ницше. Он был образован Фрейдом.

А Фрейд, Фрейд, я полагаю, в каком-то смысле начал объединять информацию, которая у нас была, относящуюся к представлению, что люди жили внутри сновидения. Это Фрейд действительно популяризировал идею о бессознательном. Мы воспринимаем это как должное до такой степени в наши дни, что мы не понимаем, насколько революционной идея была. Случилось с Фрейдом то, что мы взяли все зёрна из всех его плевел, так сказать, и отсеяли всю шелуху. Но сейчас, когда мы думаем о Фрейде, мы думаем о шелухе, потому что она вся была отброшена, но много из того, что он открыл, стало частью общих представлений, включая идею, что восприятия, действия и мысли, как сказать, наполняются и формируются бессознательными мотивациями, которые вне вашего сознательного контроля. И это очень странная вещь, одна из самых тревожащий вещей насчёт психоаналитических теорий, потому что психоаналитические теории что-то вроде: Вы — рыхлый набор живых субличностей, каждая со своим набором мотиваций, восприятий, эмоций, обоснований и всего этого.

И у вас ограниченный контроль над этим. Вы как множество внутренних личностей, которые слабо связаны воедино. Вы знаете это, потому что вы не можете контролировать себя очень хорошо, что является одним из возражений Юнга идее Ницше о том, что мы можем создать наши собственные ценности. Юнг не верил в это. Особенно после взаимодействия с Фрейдом, потому что он видел, что люди были подвержены влиянию вещей, очень глубоко, которые были вне их сознательного контроля.

И никто реально не знает, как концептуализировать эти вещи. Когнитивные психологи видят их в каком-то смысле как вычислительные машины. Древние люди, я думаю, представляли их богами, хотя это сложнее, чем это. Например, ярость была бы богом Марсом, богом ярости. Это то, что захватывает тебя, когда ты гневный. Она имеет точку зрения, она говорит то, что хочет сказать, и это может быть слабо связано с тем, что вы хотите сказать, когда вы здравомыслящи.

И она не просто поглощает вас, она поглощает всех, она живёт вечно, и поглощает даже животных. Таким образом, это такая безграничная психологическая сущность, которая обитает в коллективном теле, как мысль обитает в мозге, можно так это представлять. Это странное представление, но оно точно имеет свои достоинства. И, таким образом, эти вещи — божества в каком-то смысле, хотя это и не так просто.

Итак, Юнг. . . Юнг заинтересовался сновидениями и начал понимать отношение между снами и мифами, потому что он видел в снах своих клиентов отголоски историй, которые он знал, потому что он был хорошо начитан в мифологии.

И он стал верить, что сны были местом рождения мифов, и что было постоянное взаимодействие между двумя процессами — сны и истории и сказание историй. Вы же обычно рассказываете сны как истории, когда их запоминаете. Некоторые люди запоминают сны постоянно.

Два или три за ночь. У меня были такие клиенты, и они часто видят архетипичные сны, у которых ясные мифологические структуры. Я думаю, это более характерно для более творческих людей, кстати. Особенно если они слега неустойчивы в это время. Потому что сон стремится занять пространство неопределённости и сконцентрироваться на отблескивании неизвестной реальности перед тем как вы сможете взять над ней контроль. Это как если сон — место рождения мышления, можно так это представить.

И потому, что это место рождения мышления, оно не такое и ясное. Оно старается сформулировать что-то, так Юнг думал об этом. В отличие от Фрейда, который верил, что есть внутренние сенсоры, которые прячут истинное значение сна.

Это не то, во что верил Юнг. Он верил, что сон максимально старался выразить реальность, которая всё ещё была вне полностью выраженного сознательного понимания. Смотрите, мысль появляется в вашей голове, так? Это очевидно, бам, вы об этом и не просили, но что вообще это значит?

Мысль появилась у вас в голове. Что за нелепое объяснение? Это просто не объясняет ничего. Откуда она появилась? Ну, ниоткуда, просто появилась. OK, это не очень утончённое объяснение, как оказывается.

Итак, вы можете подумать, что эти мысли, которые вы думаете, откуда же они приходят? Они часто чьи-то чужие мысли, мысли кого-то давно умершего, может быть отчасти это. Прямо как слова, которые вы используете для мышления, — высказывания давно умерших людей. Таким образом, вы наполнены духом ваших предков, так на это можно посмотреть. И ваши мотивации говорят с вами, и ваши эмоции, и ваше тело. И всё это происходит, как минимум отчасти, через сновидение.

И сон — это место рождения полностью выраженной идеи. Они не появляются из ниоткуда, полностью самостоятельные, они имеют происхождение развития, и Бог знает, насколько длинное это происхождение. Даже сказать что-то вроде "Я осознаю себя", это заняло у людей. . .

Шимпанзе не говорят это. Прошло семь миллионов лет с того времени, как мы разошлись с шимпанзе от общего предка. У них нет выраженного знания совсем. У них очень мало самопредставления в каком-то смысле, и очень мало самосознания. Это совсем не про нас.

Мы очень тщательно постигали это в течение этого семимиллинолетнего путешествия. И я думаю, часть этого изображена и захвачена в некотором смысле в этих древних историях. Которые, я думаю, были. . .

особенно старейшие истории в Бытии, с которых мы начнём, они были. . .

Самая древняя природа человека заключена в этих историях. И это очень просветительно, насколько я могу судить. Могу дать вам пример. Есть идея жертвы в Ветхом Завете. И она весьма варварская. В истории Авраама и Исаака хороший пример этого, потому что Авраама призвали принести в жертву собственного сына, что не кажется чем-то таким, что разумный бог попросил бы сделать.

И Бог в Ветхом Завете зачастую жестокий, своевольный, требовательный, парадоксальный, что одно из того, что даёт книге жизнь. Потому что она не была редактирована комиссией, комиссией, которая заботилась о том, чтобы не оскорбить никого, это уж точно. Итак, Юнг, верил, что сон был местом рождения мысли.

И я расширял эту идею, потому что одна из вещей, которой я интересовался глубоко. . .

Вам снится сон, и кто-то интерпретирует его, и можно спорить, является ли интерпретация правильной, так же как можно спорить, является ли ваша интерпретация романа или фильма правильной. Очень сложно определить с какой бы то ни было точностью, что можно засчитать постмодернистской критике. Но по моему наблюдению, человек может рассказать свои сны, и иногда можно извлечь из них действительно важную информацию, которою человек, кажется, и не знал.

И они получают внезапное озарение. Для меня это указатель, что мы наткнулись на что-то, что объединяет часть того человека, которая не была едина, соединяет всё вместе. Это то, что зачастую делает хорошая история или хорошая теория. Ну, вам всё становится ясно, лампочка загорается. Это один из указателей, который я использовал для точности для снов.

И в моей семье, когда я только поженился, я иногда ссорился с женой о том о сём. И я весьма вспыльчивый. Я становился таким полным самомнения и взбудораженным о том, о чём мы спорили.

А она ложилась спать, что было так раздражающе. Потому что я не мог спать, я грыз ногти, а она просто мирно спала рядом, аж бесило. Но часто ей снились сны, и на следующее утро она обсуждала их со мной, и мы могли разгадать, что было причиной спора. Это было невероятно полезно, хотя и очень надоедливо. Итак, я был убеждён Юнгом, мне его идеи об отношении сновидений и мифологии и драмы и литературы казались обоснованными. И отношения снов и искусства.

Я знаю одного индейского резчика по дереву, он из народа кваквакэвакв. Он вырезал много деревянных скульптур, тотемов и масок, которые есть у меня дома. Он очень интересный человек. Неграмотный, не очень грамотный.

И всё ещё погружённый в эту древнюю 13-тысячелетнюю традицию, он говорит на родном языке. Тот факт, что он неграмотен, оставил его с разумом тех, кто были в дописьменные времена. И люди дописьменных времён не глупые, они просто неграмотные, и их мозг организован по-другому, во многом.

Я спрашивал его об его интуиции для резьбы, и он рассказал мне, что он видит сны. Вы видели маски Хайда, знаете, как они выглядят. Его народ тесно связан с Хайда, так что это похожий стиль. Он сказал, он видит животных во сне, и может помнить эти сны.

Он также говорит со своими прародителями, которые научили его вырезать, в своих снах весьма часто. Если у него возникнут проблемы с резьбой, его прародители придут и он поговорит с ними. Он видит существ, которых он собирается вырезать, живущих в анимационном виде в его воображении.

Это не так и сложно. . . Прежде всего, у меня нет причин ему не верить, он очень прямой человек.

У него нет мотивации или коварства, так сказать, выдумывать такую историю. Нет причины, чтобы он такое сделал. Я не думаю, что он многим об этом рассказывал. Он думает, что это как-то безумно. Сказал, что когда он был ребёнком, он думал, что он ненормальный, потому что у него были такие сны постоянно, об этих существах и так далее. Это не было чем-то, о чём он трезвонил.

Но мне показалось это очаровательным, потому что я могу видеть в нём часть выражения этой неразрывной традиции. Мы понятия не имеем, как такие традиции передаются в течение тысячелетий. Часть этого устная память, часть этого воспроизводится и драматизируется, часть этого воображаема. Люди, которые неграмотны, они сохраняют информацию весьма иначе, чем мы. Мы ничего не запоминаем, всё записано в книгах.

Но если вы из устной культуры, особенно если вы обучены таким образом, у вас вся эта информация под рукой. Вы можете говорить, рассказывать истории, и вы реально знаете их. Современные люди больше не знают, каково это.

Сомневаюсь, что здесь больше двух человек среди аудитории, которые могут выдать из памяти поэму в 30 строк. Поэзия и была написана, чтобы люди могли это делать. Поэтому у нас есть такая форма, чтобы люди могли запоминать это и иметь с ними, но мы не делаем этого больше. В любом случае, возвращаясь к Юнгу. Юнг сильно верил в сны.

И я заметил, что сны могут рассказать вещи, которые вы не знаете. И я подумал, как вообще такое может быть? Как вообще то, что вы надумали, может рассказать что-то, что вы не знаете? Какой в этом смысл? Во-первых, почему вы это не понимаете?

Почему это должно появиться в форме сна? Это как. . . Что-то происходит внутри вас, что вы не контролируете. Сон случается с вами, прямо как жизнь случается с вами.

Ну, есть необычные, с осознанными сновидениями, которые могут вносить некоторое количество сознательного контроля, но в основном вы лежите, спящие, и безумный сложный мир выражает себя внутри вас. И вы не знаете как, вы не можете сделать это бодрствуя. И вы не знаете, что это значит. Это как, что вообще происходит?

Это то, что особенно пугающе насчёт психоаналитиков, потому что узнав всё это от Фрейда и Юнга, вы действительно начинаете понимать, что есть вещи внутри вас, которые контролируют вас, а не наоборот. Ну, есть немного взаимного контроля. Есть проявления духа, так сказать, внутри вас, которые определяют способ, которым вы движетесь по жизни.

И вы не контролируете это. А что контролирует? Оно случайно?

Ну, есть люди, которые утверждают, что сны — всего лишь последствия случайных нейронный вспышек, что, как я думаю, полный абсурд, потому что нет ничего случайного в снах. Они очень структурированы, и очень сложны. Они не как белый шум на экране телевизора или на радио. Эти вещи сложные.

И также я часто видел, что люди видят последовательные сны, с идеальной структурой повествования. Они полностью развитые в каком-то смысле. Так что та теория совсем не годится для меня. Я не могу её представить полезной совсем. Итак, я с большей вероятностью принимаю феномен серьёзно, скажем. Есть что-то во снах.

Ну, вам снится будущее, и потом вы пытаетесь воплотить это в реальность — это кажется чем-то важным. Или вам снится кошмар, и вы пытаетесь это воплотить в реальности, потому что люди и такое делают, они одержимы местью, например, полны ненависти и обиженности. Это проявляется в ужасных фантазиях. Это сны, и люди потом идут и воспроизводят их.

Они мощны. Целые страны могут быть охвачены коллективными снами. Это то, что случилось с нацистами, с Нацистской Германией в 1930-ых. Это абсолютно удивительно, поразительно, ужасающе, разрушительно, зрелищно. И то же самое случилось в Советском Союзе и в Китае.

Мы должны воспринимать эти вещи всерьёз. И пытаться понимать, что происходит. Итак, Юнг верил, что сон мог содержать больше информации, чем было уже выражено. Художники делают то же самое. Люди ходят в музеи, и они смотрят на картины, Ренессанса или современные, и они не совсем понимают почему. Я был в зале в Нью-Йорке, не помню, в каком музее.

Это был зал, заполненный картинами Ренессанса. Великие художники, величайшие. Может, этот зал стоил миллиард долларов, очень дорого, потому что там было около 20-ти картин. Бесценно.

Во-первых, почему эти картины столько стоят, почему есть музей в одном из крупнейших городов мира, посвящённый им, и почему люди со всего мира приезжают смотреть на них? Что вообще эти люди делают? Одна из картин была "Вознесение Девы Марии". Красиво написана, абсолютно пылающее произведение.

И где-то двадцать человек стояли напротив и смотрели. И вы думаете, что они делают? Ну, они не знают. Почему они сделали паломничество в Нью-Йорк, чтобы посмотреть на эту картину?

Не кажется, что они знают. Почему оно столько стоит? Я знаю, что в этом есть элемент статуса, но это вызывает вопрос, почему они предметы стали такими высокостатусными?

Что в них такого замечательного? Мы странные создания. Итак, я пытался понять откуда приходит информация во снах. Она должна откуда-то появляться.

Это можно представить как откровение. Потому что оно появляется из пустоты, это новое знание, это откровение, вы его не произвели, оно просто появляется. Но это, видете. .

. Одна из вещей, которые я хочу сделать с этой серией лекций. .

. Я научно мыслящий, я весьма рациональный. Я хочу давать рациональное объяснение вещам, и эмпирическое, перед тем как искать любые другие объяснения. И я не хочу сказать, что всё, что ассоциировано с божественным, может быть сведено в некотором виде к биологии или эволюционной истории или чему-то такому. Но насколько возможно это свести, я сделаю это.

И я оставлю остальные феномены витать в воздухе, потому что их нельзя точно объяснить. И в эту категорию я бы отнёс категорию мистического или религиозного опыта, которую мы не понимаем совсем. Итак. .

. Художники наблюдают друг за другом Они наблюдают за людьми и они выражают то, что видят, и они передают нам сообщение о том, что видят, и они учат нас видеть это. И мы не обязательно знаем, что мы учим у них. Но мы учим что-то, по крайней мере мы ведём себя так, как будто учим. Мы ходим в кино, смотрим истории, мы погружаем себя в вымысел постоянно, это продукты искусства. И для многих, мир искусства — это живой мир, это особенно правда, если вы творческий человек.

Это креативные, искусные люди, которые двигают знания человечества вперёд, и они делают это в первую очередь своими произведениями искусства, они на краю. Танцоры это делают, и поэты, и художники, и музыканты. Мы не уверены, что они делают, не уверены, что музыканты делают. Что вообще они делают, почему вам нравится музыка? Даёт глубокое указание на значимость этого.

И никто не подвергает это сомнению. Вы идёте на концерт и вы возбуждены, это квазирелигиозный опыт. Особенно если люди действительно собираются вместе и двигают толпу.

Есть в этом что-то особенно сильное. Но это не понятно совсем. Это не легко понять.

Музыка глубоко паттернична. И паттернична в слоях. И я думаю это имеет значение, реальность глубоко паттернична в слоях. Я думаю, музыка выражает реальность каким-то фундаментальным образом, и мы погружаемся в это, как бы участвуем в бытие, и это отчасти то, что делает это таким поднимающим настроение опытом. Мы не знаем действительно, что мы делаем, мы просто берём и делаем. И это заряжающе для людей, молодых особенно.

Многие из них живут для музыки, оттуда они берут весь свой смысл, культурную идентичность. Всё, что заряжает, идёт от их связи с музыкой, это часть их культурной идентичности. Это удивительно. Вопрос всё ещё остаётся: откуда информация во снах появляется? И я думаю, что она появляется так: мы смотрим паттерны, которые все воспроизводят.

Мы смотрим это вечно и у нас есть некоторые представления этих паттернов, это часть нашей культурной истории, это то, что вложено в истории. В вымышленных историях о добре и зле, плохом парне и хорошем, и романсах. Это канонические паттерны бытия для людей, и они глубоко затрагивают нас, потому что они представляют то, что мы воспроизводим в жизни. И мы смешиваем это с собственной информацией, которую мы имеем о себе и других людях.

И это как если есть волны поведенческих паттернов, которые выражают себя в толпе, сквозь время. Великие драмы отыгрываются на толпе сквозь время. И люди искусства видят это, и они получают намёки о том, что это, и они записывают это и рассказывают нам, и нам немного яснее, что мы делаем.

Великий драматург как Шекспир, например. Мы знаем, что он писал вымыслы, и говорим, что вымысел — неправда. Но потом думаете: "погодите, может это правда, как числа есть правда". Числа — абстракция из реальности, но никто в здравом уме и не подумал бы, что числа — неправда. Можно даже сказать, что числа более реальны, чем вещи, которые они выражают, потому что абстракции такие безумно мощные.

Как только у вас есть математика, вы просто смертельно. . . вы можете сдвинуть мир с математикой. Это не очевидно, что абстракция менее реальна, чем более конкретная реальность. И вы берёте вымышленную работу, как "Гамлет", и думаете, что это неправда, потому что вымысел, но потом думаете: "погодите, что это за объяснение?

" Может это более правдиво, чем невымысел. Потому что оно берёт историю, которую нужно рассказать о вас, вас, вас и о вас, и абстрагирует это и говорит: "вот что-то, что есть ключевая часть человеческого опыта как такового". Так что это абстракция из этого основного шумного субстрата. И людей затрагивает это, потому что они видят то, что представлено, как часть паттерна их бытия.

Так правильно об этом думать. И с этими старыми историями, древними, как мне кажется, этот процесс происходил в течение тысячелетий. Мы смотрели себя и мы извлекали всякие истории, мы имитировали друг друга, мы представляли это в драме, и мы дистиллировали драму и получили представление дистилляции, и потом делали это снова.

В конце этого процесса, который занял Бог знает сколько времени. . . Я думаю, некоторые из этих историй уходят на десять тысяч лет назад, некоторые из них, в относительно неизменённом виде. И безусловно видится мне, что археологические свидетельства говорят, что реально старые истории, с которых начинается Библия, как минимум настолько старые, и вероятно, встроены в преисторию, которая гораздо древнее.

И вы можете подумать: "как можно быть настолько уверенным? ". И ответ отчасти в том, что культуры, которые не меняются, как древние культуры, они не менялись так быстро, они остаются такими же.

Это ответ. Они продолжают движение информации от поколения к поколению, так они остаются теми же. И мы знаем опять по археологическим данным, есть данные по ритуалам, которые оставались относительно ненарушенными вплоть до 20-ти тысяч лет, это было обнаружено в пещерах в Японии, которые были устроены для определённого вида поклонения медведям, который также был характерен для Западной Европы. Такие вещи могут оставаться долгие промежутки времени.

Мы наблюдаем друг за другом, действуем в мире. И тогда вопрос: "Как долго мы наблюдали друг за другом? " И ответ на него в некотором смысле — столько, сколько существуют существа с нервными системами. И это долгое время, сотни миллионов лет, может больше. Мы наблюдали друг за другом, пытаясь понять, что мы делаем, всё это время.

Некоторые эти знания встроены прямо в наши тела, поэтому мы можем танцевать друг с другом, например. Понимание — это не просто что-то, что вы имеете как абстракцию, это то, что вы воспроизводите. Это то, что делают дети, когда они учатся беспорядочным играм, они учатся интегрировать свои тела с телами других, гармоничным образом, учась кооперировать и соревноваться, и это всё встроено прямо в их тело, это не абстрактные знания. Они не знают, что они делают.